Сражение на реке Валерик в 1840

Сражение на реке Валерик — произошло 11 (23) июля 1840 года примерно в 39 км юго-западнее крепости Грозная (ныне город Грозный) между Чеченским отрядом русской армии генерал-лейтенанта А. В. Галафеева и северокавказскими войсками горцев имамата под командованием мудира Ахбердила Мухаммеда, в ходе экспедиции русских войск против восставших. Одно из самых известных сражений Кавказской войны благодаря стихотворению участвовавшего в бою М. Ю. Лермонтова.

Ситуация на восточном Кавказе накануне сражения

Весной 1840 года попытка разоружить население Чечни вызвала недовольство, вылившееся в восстание чеченцев против русских властей. Этим воспользовался Шамиль, назначив наибом Малой Чечни Ахбердила Мухаммеда. Вскоре тому удалось призвать к восстанию надтеречных чеченцев, галашевцев, и карабулаков. Российские власти были вынуждены организовать военную экспедицию против восставших.

6 (18) июля 1840 года отряд Галафеева выступил из Грозной и действовал южнее и юго-западнее крепости, разоряя принадлежащие повстанцам поля и селения, которые были полностью покинуты жителями. Противник не предпринимал никаких решительных действий, однако постоянные перестрелки изнуряли солдат и вели к потерям в отряде. К 10 (22) июля отряд дошёл до селения Гехи. Дальнейший путь лежал к селению Ачхой, дорога к которому лежала через Гехинский лес и пересекала речку Валерик. Повстанцы, по видимому, предполагали такое направление движения русского отряда, поэтому на берегах Валерика ими заранее в течение трёх дней были сооружены засеки и завалы. 11 (23) июля отряд Галафеева выдвинулся из деревни Гехи по направлению к Валерику.

Сражение

Подробное описание битвы дано в черновике Журнала боевых действий Чеченского отряда.

Двигаясь по Гехинскому лесу в сторону Валерика, русский отряд вытянулся узкой колонной вдоль лесной дороги. На подходе к реке произошло первое столкновение с противником, обстрелявшим колонну Галафеева из лесных зарослей. Русский авангард, однако, быстро опрокинул неприятеля, а вслед за этим вся колонна была перестроена в боевой порядок.

Вскоре отряд вышел к Валерику. Река практически перпендикулярно пересекала дорогу, по которой двигался отряд, и в обычной обстановке была бы легко форсирована вброд. Берег со стороны русских был более открытым, с противоположной же стороны обрывистым и поросшим лесом, который подходил к самой реке, и с обеих сторон к дороге, вдоль которой деревья были вырублены на расстояние ружейного выстрела.

Подойдя к реке на дистанцию картечного огня, артиллеристы дали залп по лесной чаще на противоположном берегу. Никакого движения, однако, на другой стороне реки видно не было. Пехотные батальоны авангарда уже готовились перейти реку и на другом берегу занять лес с обеих сторон от дороги, чтобы обеспечить проход обоза и других частей. Для их поддержки вперёд были выдвинуты орудия и части из средних порядков колонны. И в этот момент с противоположной стороны на солдат обрушился ружейный огонь. Батальоны Куринского полка и сапёры ринулись вперёд с обеих сторон дороги, форсировали реку, хотя противоположный берег был укреплён срубами из брёвен, и сошлись с противником в штыковом бою среди лесной чащи. Вскоре повстанцы не выдержали натиска и стали отходить, а многие из них, отрезанные от своих, начали выбегать на опушку леса у реки и вдоль дороги, где попали под артиллерийский огонь с другого берега, который снова загнал их в лес. Отдельные группы повстанцев, отрезанные от основных сил, делали попытки напасть на обоз и на конвой генерала Галафеева, но везде были отбиты. Схватки ещё какое-то время продолжались в лесу у завалов, которые восставшие обороняли особенно долго, но в конце-концов длившийся шесть часов бой стал стихать и отозванные из леса сапёры начали налаживать для обоза переправу через Валерик.

Особо отличился в бою, среди прочих, прикомандированный к отряду поручик Тенгинского полка М. Ю. Лермонтов, осуществлявший связь между Галафеевым и передовыми частями, штурмовавшими лес.

Потери сторон

Согласно журналу действий Чеченского отряда его потери при Валерике составили:

убитыми — 6 обер-офицеров, 65 нижних чинов;
ранеными — 2 штаб-офицеров, 15 обер-офицеров, 198 нижних чинов;
контуженными — 4 обер-офицеров, 46 нижних чинов;
без вести пропавшими — 1 обер-офицер, 7 нижних чинов.
Кроме того потеряно 29 убитых и 42 раненых лошадей.

Со стороны повстанцев только на поле боя осталось 150 убитых. По донесениям лазутчиков, был ранен в ногу Ахбердил Мухаммед. Позже в письме А. А. Лопухину Лермонтов указывает, что после сражения осталось 600 тел повстанцев.

Итоги и последствия

После перехода через Валерик отряд Галафеева двинулся к Ачхою не встречая на своём пути серьёзного сопротивления. Тем не менее отдельные мелкие стычки и перестрелки не прекращались. По словам местных жителей повстанцы были уверены, что не пропустят русский отряд за Валерик, поэтому в Ачхое и других близлежащих селениях многие чеченцы не покинули своих домов до самого появления русских. Здесь Чеченский отряд сблизился с войсками генерал-майора И. М. Лабынцева, выполнявшими аналогичные задачи со стороны Ингушетии. 14 (26) июля отряд Галафеева вернулся в Грозную.

После ряда подобных экспедиций в конце лета и осенью 1840 года волнения в Чечне и Ингушетии были прекращены. Повстанцы, не желавшие смириться с таким положением вещей, вынуждены были уйти в горные области Дагестана, однако стратегического успеха на восточнокавказском направлении российскими властями достигнуто не было.

Сражение на реке Валерик в культуре и искусстве

Написанное М. Ю. Лермонтовым стихотворение «Валерик» («Я к вам пишу случайно; право») впервые было опубликовано (с пропусками) в 1843 г. в альманахе «Утренняя заря». Это стихотворное послание до мелочей совпадает с записями в «Журнале» отряда Галафеева. Кроме того М. Ю. Лермонтовым были сделаны несколько рисунков, изображающих эпизоды сражения на Валерике.

источник

Михаил Лермонтов — Валерик: Стих

Я к вам пишу случайно; право
Не знаю как и для чего.
Я потерял уж это право.
И что скажу вам?— ничего!
Что помню вас?— но, Боже правый,
Вы это знаете давно;
И вам, конечно, все равно.

И знать вам также нету нужды,
Где я? что я? в какой глуши?
Душою мы друг другу чужды,
Да вряд ли есть родство души.
Страницы прошлого читая,
Их по порядку разбирая
Теперь остынувшим умом,
Разуверяюсь я во всем.
Смешно же сердцем лицемерить
Перед собою столько лет;
Добро б еще морочить свет!
Да и при том что пользы верить
Тому, чего уж больше нет?..
Безумно ждать любви заочной?
В наш век все чувства лишь на срок;
Но я вас помню — да и точно,
Я вас никак забыть не мог!
Во-первых потому, что много,
И долго, долго вас любил,
Потом страданьем и тревогой
За дни блаженства заплатил;
Потом в раскаяньи бесплодном
Влачил я цепь тяжелых лет;
И размышлением холодным
Убил последний жизни цвет.
С людьми сближаясь осторожно,
Забыл я шум младых проказ,
Любовь, поэзию,— но вас
Забыть мне было невозможно.

И к мысли этой я привык,
Мой крест несу я без роптанья:
То иль другое наказанье?
Не все ль одно. Я жизнь постиг;
Судьбе как турок иль татарин
За все я ровно благодарен;
У Бога счастья не прошу
И молча зло переношу.
Быть может, небеса востока
Меня с ученьем их Пророка
Невольно сблизили. Притом
И жизнь всечасно кочевая,
Труды, заботы ночь и днем,
Все, размышлению мешая,
Приводит в первобытный вид
Больную душу: сердце спит,
Простора нет воображенью…
И нет работы голове…
Зато лежишь в густой траве,
И дремлешь под широкой тенью
Чинар иль виноградных лоз,
Кругом белеются палатки;
Казачьи тощие лошадки
Стоят рядком, повеся нос;
У медных пушек спит прислуга,
Едва дымятся фитили;
Попарно цепь стоит вдали;
Штыки горят под солнцем юга.
Вот разговор о старине
В палатке ближней слышен мне;
Как при Ермолове ходили
В Чечню, в Аварию, к горам;
Как там дрались, как мы их били,
Как доставалося и нам;
И вижу я неподалеку
У речки, следуя Пророку,
Мирной татарин свой намаз
Творит, не подымая глаз;
А вот кружком сидят другие.
Люблю я цвет их желтых лиц,
Подобный цвету наговиц,
Их шапки, рукава худые,
Их темный и лукавый взор
И их гортанный разговор.
Чу — дальний выстрел! прожужжала
Шальная пуля… славный звук…
Вот крик — и снова все вокруг
Затихло… но жара уж спала,
Ведут коней на водопой,
Зашевелилася пехота;
Вот проскакал один, другой!
Шум, говор. Где вторая рота?
Что, вьючить?— что же капитан?
Повозки выдвигайте живо!
Савельич! Ой ли — Дай огниво!—
Подъем ударил барабан —
Гудит музыка полковая;
Между колоннами въезжая,
Звенят орудья. Генерал
Вперед со свитой поскакал…
Рассыпались в широком поле,
Как пчелы, с гиком казаки;
Уж показалися значки
Там на опушке — два, и боле.
А вот в чалме один мюрид
В черкеске красной ездит важно,
Конь светло-серый весь кипит,
Он машет, кличет — где отважный?
Кто выйдет с ним на смертный бой!..
Сейчас, смотрите: в шапке черной
Казак пустился гребенской;
Винтовку выхватил проворно,
Уж близко… выстрел… легкий дым…
Эй вы, станичники, за ним…
Что? ранен!..— Ничего, безделка…
И завязалась перестрелка…

Но в этих сшибках удалых
Забавы много, толку мало;
Прохладным вечером, бывало,
Мы любовалися на них,
Без кровожадного волненья,
Как на трагический балет;
Зато видал я представленья,
Каких у вас на сцене нет…

Раз — это было под Гихами,
Мы проходили темный лес;
Огнем дыша, пылал над нами
Лазурно-яркий свод небес.
Нам был обещан бой жестокий.
Из гор Ичкерии далекой
Уже в Чечню на братний зов
Толпы стекались удальцов.
Над допотопными лесами
Мелькали маяки кругом;
И дым их то вился столпом,
То расстилался облаками;
И оживилися леса;
Скликались дико голоса
Под их зелеными шатрами.
Едва лишь выбрался обоз
В поляну, дело началось;
Чу! в арьергард орудья просят;
Вот ружья из кустов [вы]носят,
Вот тащат за ноги людей
И кличут громко лекарей;
А вот и слева, из опушки,
Вдруг с гиком кинулись на пушки;
И градом пуль с вершин дерев
Отряд осыпан. Впереди же
Все тихо — там между кустов
Бежал поток. Подходим ближе.
Пустили несколько гранат;
Еще продвинулись; молчат;
Но вот над бревнами завала
Ружье как будто заблистало;
Потом мелькнуло шапки две;
И вновь всё спряталось в траве.
То было грозное молчанье,
Не долго длилося оно,
Но [в] этом странном ожиданье
Забилось сердце не одно.
Вдруг залп… глядим: лежат рядами,
Что нужды? здешние полки
Народ испытанный… В штыки,
Дружнее! раздалось за нами.
Кровь загорелася в груди!
Все офицеры впереди…
Верхом помчался на завалы
Кто не успел спрыгнуть с коня…
Ура — и смолкло.— Вон кинжалы,
В приклады!— и пошла резня.
И два часа в струях потока
Бой длился. Резались жестоко
Как звери, молча, с грудью грудь,
Ручей телами запрудили.
Хотел воды я зачерпнуть…
(И зной и битва утомили
Меня), но мутная волна
Была тепла, была красна.

На берегу, под тенью дуба,
Пройдя завалов первый ряд,
Стоял кружок. Один солдат
Был на коленах; мрачно, грубо
Казалось выраженье лиц,
Но слезы капали с ресниц,
Покрытых пылью… на шинели,
Спиною к дереву, лежал
Их капитан. Он умирал;
В груди его едва чернели
Две ранки; кровь его чуть-чуть
Сочилась. Но высоко грудь
И трудно подымалась, взоры
Бродили страшно, он шептал…
Спасите, братцы.— Тащат в торы.
Постойте — ранен генерал…
Не слышат… Долго он стонал,
Но все слабей и понемногу
Затих и душу отдал Богу;
На ружья опершись, кругом
Стояли усачи седые…
И тихо плакали… потом
Его остатки боевые
Накрыли бережно плащом
И понесли. Тоской томимый
Им вслед смотрел [я] недвижимый.
Меж тем товарищей, друзей
Со вздохом возле называли;
Но не нашел в душе моей
Я сожаленья, ни печали.
Уже затихло все; тела
Стащили в кучу; кровь текла
Струею дымной по каменьям,
Ее тяжелым испареньем
Был полон воздух. Генерал
Сидел в тени на барабане
И донесенья принимал.
Окрестный лес, как бы в тумане,
Синел в дыму пороховом.
А там вдали грядой нестройной,
Но вечно гордой и спокойной,
Тянулись горы — и Казбек
Сверкал главой остроконечной.
И с грустью тайной и сердечной
Я думал: жалкий человек.
Чего он хочет!.. небо ясно,
Под небом места много всем,
Но беспрестанно и напрасно
Один враждует он — зачем?
Галуб прервал мое мечтанье,
Ударив по плечу; он был
Кунак мой: я его спросил,
Как месту этому названье?
Он отвечал мне: Валерик,
А перевесть на ваш язык,
Так будет речка смерти: верно,
Дано старинными людьми.
— А сколько их дралось примерно
Сегодня?— Тысяч до семи.
— А много горцы потеряли?
— Как знать?— зачем вы не считали!
Да! будет, кто-то тут сказал,
Им в память этот день кровавый!
Чеченец посмотрел лукаво
И головою покачал.

Но я боюся вам наскучить,
В забавах света вам смешны
Тревоги дикие войны;
Свой ум вы не привыкли мучить
Тяжелой думой о конце;
На вашем молодом лице
Следов заботы и печали
Не отыскать, и вы едва ли
Вблизи когда-нибудь видали,
Как умирают. Дай вам Бог
И не видать: иных тревог
Довольно есть. В самозабвеньи
Не лучше ль кончить жизни путь?
И беспробудным сном заснуть
С мечтой о близком пробужденьи?

Теперь прощайте: если вас
Мой безыскусственный рассказ
Развеселит, займет хоть малость,
Я буду счастлив. А не так?—
Простите мне его как шалость
И тихо молвите: чудак!..